В ходе встречи обсуждались вопросы сотрудничества в 2024 году, новые книги писателя; по окончании встречи Н. Макаров подарил книгу «Тульские афганцы о времени и о себе».

Отрывки из книги

НИКОЛАЙ МАКАРОВ

МАКАРОВ Николай Алексеевич

Родился 11.12.1947 в Мичуринске Тамбовской области.

Гвардии майор медицинской службы (Воздушно-десантные войска), член Российского Союза ветеранов Афганистана, Союза писателей России (2015), редколлегии журнала «Приокские зори», Тульского отделения «Православные врачи.

Лауреат литературной премии «Левша» имени Н. С. Лескова (2010), лауреат литературной премии Правительства Тульской области имени Л. Н. Толстого (2015), лауреат премии имени С. И. Мосина (2016), Большой серебряной медалью Яна Амоса Коменского (Международная педагогическая академия, 2017), лауреат премии имени Ярослава Смелякова (2023).

В 1972 году окончил Военно-медицинский факультет в Томске. Участник Всеармейского семинара молодых писателей в Юрмале (1985).

В 1972–1993 годах – служба в 106-й гвардейской воздушно-десантной Краснознамённой ордена Кутузова 2-й степени дивизии, Тула (врач 1-го батальона 51-го гвардейского парашютно-десантного ордена Суворова 3-й степени полка, бактериолог 234-го медсанбата, эпидемиолог дивизии).

Участник боевых действий в Афганистане. Принимал участие в событиях на Кавказе (Сумгаит, Тбилиси, Баку). Привлекался с марта 1975 года по декабрь 1980 года для обеспечения космических полётов по линии Поисково-спасательной службы ВВС (18 пилотируемых полётов из 21 за указанный период).

ДЕКАБРЬ СЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТОГО

(Из книги «Воспоминания тульского врача-десантника»)

…Декабрь семьдесят девятого. Прошлый век. Тревога! Боевая тревога. Летим в Афганистан. Вернее, выдвигаемся на близлежащий аэродром.

Но Афганистана на этот раз для нашей дивизии не было (это потом, приблизительно через два года, начнётся первая замена). Мы дублировали, страховали Витебскую дивизию (вон откуда пришлось лететь, а Ферганская-то, которая рядом, была совсем недавно расформирована). Наш Тульский полк с приданным усилением располагался в военном городке Липецкого аэродрома. Где в ещё давние-предавние времена проходили подготовку немецкие летчики из нацисткой Германии.

Не об этом. О прозе будней. Об одном эпизоде. Отнюдь нелицеприятном.

Первую неделю провели в тревожном ожидании. В неизвестности за свою дальнейшую судьбу. Встретили Новый год. Год Московской Олимпиады. Год шестисотлетия Куликовской битвы. Встретили Рождество Христово. И народ стал «разлагаться», маяться от безделья.

Как-то утром ко мне подходит командир третьей роты Саня Терновский и сообщает о «ЧП» ротного масштаба.

– В роте – вши!

Докладываю комбату, подполковнику Бую Анатолию Филипповичу и сразу вношу предложения о ликвидации этого постыдного наследия царского режима дореволюционной России (надо отметить: платяные вши встречались в воинских частях довольно часто, пока не построили свои банно-прачечные комплексы. Раньше стирали-то в гражданских прачечных, куда везли белье со всех организаций и учреждений, везли завшивленное белье).

Мероприятия по ликвидации этого незавидного и, прямо сказать, не делающего цивилизованному человеку чести, были элементарно простыми.

Во-первых, личный состав роты освободили от всех занятий и работ.

Во-вторых, правдами и неправдами срочно достали десяток утюгов. Электрических. И, как следствие, по нескольку раз прогладили всё обмундирование: от кальсон до десантных курток.

В-третьих, перед обедом рассадник заразы был с корнем ликвидирован, как враждебный десантному духу класс.

Об этом инциденте никто из вышестоящего командования, ни даже медицинская служба полка так и не узнали. Мы и не докладывали. Скромность-то не перестала украшать человека.

«Сарафанное радио» в это время передавало из Тулы по телефону, что после Старого Нового года (на Центральном рынке, дескать, об этом судачат во всю!) нас ждут в Туле. И готовятся к торжественно-праздничной встрече.

Так и произошло…

АФГАНИСТАН

(Из книги «Воспоминания тульского врача-десантника»)

Ноябрь 1982 года. Месячная командировка в Афганистан. Нас – восемь врачей. Из разных дивизий ВДВ. Исключение: Тульская дивизия – я и Вася Халюк, хирург из медицинского батальона. Кстати: все – хирурги, кроме меня, эпидемиолога. У каждого с собой, кроме личных вещей, посылки сослуживцам, которые находятся там. За Речкой. Особенно много посылок у меня. Основная масса замены офицерского состава Витебской дивизии идёт из Тулы. Нашей родной, 106-й гвардейской воздушно-десантной Краснознамённой ордена Кутузова 2-й степени дивизии.

Посыпки, в основном, состоят из писем и из спиртного (как будто там пить нечего?!!). Спиртного много – около двадцати бутылок различного калибра и различного содержимого. Хотя, через таможню разрешалось провозить не более двух бутылок. Но любой емкости.

Как всякий настоящий русский человек, к тому же детство и юношество проживавший в сельской русской глубинке, понадеялся – (или, это была наглая самоуверенность?) на русское «авось».

До нас (во время нашего пребывания на таможне в течение целого дня) никому этот самый «авось» так ни разу и не помог. У кого было больше двух бутылок спиртного, тут же, за углом здания таможни, излишек и приканчивали (не пропадать же добру!), угощая всех желающих.

Так что, дожидаясь своей очереди предстать перед бдительным оком таможни, я был очень и очень, даже чересчур, изрядно «угостившись». На вопрос старшей таможенницы о провозе количества спиртного, честно признался:

– Везу много!

Она тут же отреагировала по-своему:

– Из многого две бутылки – мне!

Лезу в одну из двух огромных сумок («мечта оккупанта») и достаю две бутылки пятизвездочного армянского коньяка (всю передачу начальнику медицинского снабжения дивизии майору Селиванову, моему сослуживцу по медицинскому батальону). Т. е. «две бутылки» – две сказано. Достаю и подаю ей (и она, со смехом, забирает) две стограммовые бутылочки с коньяком. Пятизвездочный, армянский.

Забираю свои документы и с остальным грузом, в том числе и с оставшимся спиртным, спокойно прохожу (точнее, передвигаюсь) к самолету. Что ещё всех нас удивило: таможенники, основательно перетряхивая поклажу остальных пересекающих границу, в мои сумки даже не заглянули. Таможня мне «дала добро»... «Авось» сработал?..

…Через месяц наша группа возвращается обратно. В Союз. Опять эта же таможня. В Ташкенте. Только работает на этот раз в обратном направлении. Не на выпуск, а на впуск. У меня теперь не две, а три сверхнабитых «мечты оккупанта». Подарки и презенты сослуживцев. Оказалось, что я ввожу в страну «барахла» больше, чем все остальные семь человек. Только одно кожаное пальто, купленное мне в подарок «благодарными» больными, в мои сумки не полезло. Попросил Ваську Халюка положить его в свой чемодан. Сверх своих вещей, купленных на 380 внешпосылторговских чеков (такие были командировочные, выданные нам в предпоследний день пребывания в Кабуле).

Кроме всего прочего, у меня с собой было более десяти тысяч этих самых чеков в боковом кармане кителя. Плюс – жмень каких-то то ли драгоценных, то ли полудрагоценных камней: посылка офицеров своим женам.

Опять надежда на русский «авось». На вопрос таможенника, ввожу ли я в страну чеки, отвечаю ему с подкупающей простотой и правдивостью:

– Конечно! Десять тысяч!!!

Представляете? Ни один мой карман (!), ни одна моя сумка (!) не были проверены. Даже на мои документы взглянули мельком. Прошел таможню, как раскаленный нож кусок масла.

За мной проходил таможенный осмотр (досмотр!) Халюк. К нему-то придрался тот самый таможенник, что пропустил меня.

Пересчитал, перебрал, переложил каждую вещь. Личные вещи. Купленные вещи. Купленные ровно на 380 чеков. На какие такие шиши куплено пальто? (Мое кожаное пальто!) Откладываем, значит, это пальто в сторонку. Начинаем разбираться с этой контрабандой (!!!).

Василий стоял, не зная, как объяснить наличие у него этого злополучного пальто. Сейчас начнут писать протокол об этом изъятии, другие обличающие документы, с вытекающими из этого нелицеприятными последствиями. Сейчас...

А где же – «авось»? Что-то он задержался?

Да, не было бы счастья, да несчастье помогло. Один из нашей восьмерки был мусульманином (не помню, из какой дивизии, фамилии также не помню). Из Афганистана прихватил какую-то книжку на арабском языке (может и Коран).

И всё! Вся таможня с вдруг материализовавшимися людьми из Конторы Глубокого Бурения взяли за надлежащее место нашего иноверца и куда-то увели. Целый день мы сидели у таможни, поджидая нашего товарища. Только затемно все (слава Богу!) попали в Ташкентский аэропорт.

Мне таможня опять «дала добро»... Или, русский... «авось»?

ХИРУРГИЯ

(Рассказ-быль почти по Чехову)

В начале двадцатого века Эмиль Кроткий изрёк сакраментальную фразу: «Зубная боль – ерунда, если зуб болит у другого».

Ясен пень, Лёшке Альховику – до лампочки этот самый Кроткий с его долбанным афоризмом. У Лёшки Альховика зуб, вернее то, что находилось под коронкой вонзилось в мозг раскалённым, безжалостным броском гюрзы ровно через десять часов после выхода на караван. Хотя, как боль с левой нижней «семёрки» шарахает по мозгам – не поймёшь этих медиков с их анатомией.

И, ясен пень, ни ожидание каравана, ни адская боль под адски жгучем афганским полудённым солнцем никак не настраивали на лирический лад. Понятно – духовский караван от разведчиков никуда не уйдёт, но когда уйдёт…

Короче, об этих четырёх кошмарно-мучительных днях – лучше не вспоминать.

…Бросив автомат брату-близнецу Сашке, Лёшка, что твой рысак, помчался в ПМП – полковой медицинский пункт, предвкушая сладострастные мгновенья по случаю избавления и от мук, и от боли, и от этого злосчастного пылесо… тьфу, ты – зуба под коронкой.

Рванув дверь медпункта, конечно же, он увидел картину из того, далёкого мирного советского прошлого, увидел лениво дремавшего «на тумбочке» дневального.

– Где зубодёр, тудыть твою растудыть?

Подскочив от страха, дневальный, запинаясь, проблеял:

– Никого нет!

– ?

– Ни одного врача нет. Все в медсанбате, помогают там. – Продолжал блеять испуганный дневальный. – Я – один здесь.

Зная не понаслышке круто-драчливую репутацию разведчиков братьев-близнецов Альховиков, державших в страхе весь личный состав полка, дневальный растёкся по стене, пытаясь прикинуться то ли ветошью, то ли портянкой, на худой конец – мешком с картошкой.

– Сколько служишь? – Рыкнул Лёшка, поднося грязный кулак к носу дневального.

– Пол… полгода. – Вновь проблеял, ещё толком не понимая что от него хочет поиметь этот близнец, то ли –Лёшка, то ли – Сашка.

Схватив полуобезумевшего дневального за шиворот, Лёшка (конечно же, Лёшка), поволок бедолагу к кабинету «зубодёра».

– Ты будешь удалять мой зуб!?!

– Я… я… я не умею!?!

– Или ты мне удалишь больной зуб, – Лёшка опять поднёс грязно-грозный кулак к носу дневального, – или я тебе выбью все зубы. В конце концов, ты – десантник или где?

Удобно устроившись в кресле, Альховик напомнил дневальному:

– Руки, руки, сучий потрах мой лучше.

– Я не знаю как…

Лёшка не дал ему договорить:

– Вон, на стене висит плакат.

Да, на стене висел плакат со сверкающе-здоровыми зубами, демонстрируя все прелести какой-то там зубной пасты.

– Видишь – лежат щипцы, – болезный наставлял вновь испечённого зубодёра. – И, как клещами гвоздь, вырывай зуб. Не боись. Пока бить не буду.

Дневальный ещё дрожа от только начинающегося кошмара взял злосчастные «клещи», зажал ими больной зуб и что есть силы рванул на себя. Посмотрел вместе с Лёшкой на результат «зубодёрства» – в «клещах» сверкала кроваво-красная коронка. Дневальный вытер салфеткой окровавленные губы пациента.

Боль, вроде, немного приутихла. Лёшка осторожно провёл языком по ранке. В ней нагло, чуть не оцарапав язык, торчали три не вырванных корня.

– Рви их тоже!

– Не знаю – как!

Лёшка тоже не знал – как. В это время на их счастье – есть всё же десантный Бог на свете – забрёл и заглянул в зубоврачебный кабинет какой-то солдат за таблетками от поноса.

– Ты… – рыкнул на него Альховик, – посмотри в шкафу, может какой букварь по-зубодёрству найдёшь?

Второй раз фортуна повернулась к ним лицом – в шкафу пылился учебник по стоматологии.

– Ищи картинку, как вырывать зубные корни.

Совместными усилиями картинку отыскали. Вновь пришедший помощник, у которого моментально прекратился понос, зажал Лёшкины ноги, а, вошедший во вкус и уже совсем не дрожащий, дневальный принялся за стёртые «афганцем» корни левой нижней «семёрки».

Без обезболивающих, без асептики и антисептики, без элементарного медицинского образования (по-русски говоря, с ломом и какой-то матерью) два солдата, взрезав десну с обеих сторон (учебник-то – на что?) удалили все корни у Лёшки Альховика.

…Через три дня, как ни в чём не бывало, братья-близнецы: и Лёшка, и Сашка в полном здравии со своей разведротой отправились на очередной караван.

Конец августа 2019 года,

Тула.

КОМАНДИР ВЗВОДА СВЯЗИ

(Из книги «Гвардейцы 51-го парашютно-десантного»)

ФУНТИКОВ Александр Владимирович

Родился 17.12.1951 в Подмосковье – умер 04.09.2018 в Туле.

После окончания школы в 1969 году, поступил в Рязанское военное училище связи, которое окончил в 1972 году.

В 1972–1986 годах – служба в частях Воздушно-десантных войск. В 1983–1985 годах – участие в боевых действиях в Афганистане. В 1986 –1989 годах – служба в Тульском областном военкомате.

Награждён медалью «За боевые заслуги», другими медалями.

Командир взвода связи 3-го батальона 357-го гвардейского парашютно-десантного полка в Афганистане с 1983 по 1985 года Саша Фунтиков – да, да, тот самый Фунтиков, с которым мы вместе пришли в нашу 106-ю дивизию в семьдесят втором году прошлого века – про службу за Речкой рассказал мне одну поучительную историю.

…В боевой операции, которую осуществлял третий батальон и в том числе гвардии старший лейтенант Фунтиков со своим взводом связи, взяли крупный караван «духов». Что значит взяли? Десантники просто разгромили его в пух и прах, захватив много трофейного оружия и наркотиков. В пылу скоротечного боя никто не заметил, как был ранен один солдат. Не очень сильно ранен – проникающее ранение мягких тканей брюшной стенки живота. Вызвали вертолёт и «мухой» доставили раненого в Кабульский госпиталь. На что рассчитывал этот боец непонятно – хирургов не обманешь. Самострел очень и очень отличается от «всамделешной» раны. Назревал крупный скандал, тем более что этого «героя» уже представили к правительственной награде. Сколько было отвезено всякого разного «бакшиша» в госпиталь известно только разве что господу Боги и комбату-3.

«Дело» замяли с грехом пополам. И на том – спасибо. «ЧП» вроде, как бы и не было. Но осадок остался, особенно у солдат, которые практически не вылезали из «боевых». Казалось бы, на этом всё и закончилась, ан – нет.

Через год наш (вернее, совсем, совсем не наш) «герой» увольняется из армии. В поезде, следовавшем из Ташкента в Союз этого дутого «героя», сослуживцы с которыми он ехал, раздевают до трусов и носок и высаживают среди степи с поезда. И пишут командиру третьего батальона письмо о случившемся, о неминуемой каре негодяю, пусть без суда и следствия, но по солдатской жёсткой справедливости. Командир зачитывает это коллективное письмо перед строем солдат. Справедливости ради надо отметить, что комментируя это письмо, командир батальона всё же высказался против такого способа наказания.

16 декабря 2010 года,

Тула.

МАГНИТОФОНЫ

После месяца пребывания в Афганистане гвардии старший лейтенант Фунтиков спустился с гор, где обеспечивал связью заставу десантников на дороге Кабул–Баграм. Первое, что он услышал в расположении полка, касалось каких-то списков на какие-то дефицитные товары. Ему не составляло труда быстро определить, что дефицитные товары представляли собой партию самых-самых японских магнитофонов трёх последних (крайних, конечно же) супермоделей. Естественно, такая информация грела сердце, но – списки…

Со списками дело обстояло намного сложнее. Где эти самые пресловуто-загадочные списки, кто их составлял, оставалось загадкой даже не за семью, а за семьдесят семью печатями. Кого ни распрашивал, в какие кабинеты штаба полка Фунтиков не заглядывал – везде и все разводили в неведении руками. Единственное, что он понял из своих мытарств, его фамилия в этих самых мифическо-ускользающих списках не значилась.

Вечером, за ужином в расстроенных чувствах, ни к кому конкретно не обращаясь, Саня Фунтиков процитировал один из трёх извечно-главных русских вопросов:

– Что делать?

Из-за соседнего стола раздался чей-то голос: вроде бы реплика с насмешливо-ехидным подвохом, вроде бы, какой ни какой, а дельный совет.

– Езжай к начальнику тыла сороковой армии.

Гвардии старший лейтенант Фунтиков обладал поистине незаурядным качеством – у него слова не расходились с делом.

Утром следующего дня, выдумав предлог о запчастях для своих радиостанций, оседлав БТР, он прямиком по извилистым улицам Кабула отправился в штаб сороковой армии, в кабинет начальника тыла этой самой армии.

Наивно было бы думать, что начальник тыла сидел в своём кабинете и с нетерпением ждал какого-то, пусть и из воздушно-десантных войск, старшего лейтенанта. Просидев почти до обеда рядом с вожделенным кабинетом, Фунтиков моментально вскочил со стула от рыка неизвестного не то военного, не то гражданского, в камуфлированной форме без погон:

– Это, что – за оборванное чмо по тылу шляется? Вон – отсюда!

Слегка опешив, Фунтиков вышел на крыльцо и спросил проходящего мимо прапорщика, не знает ли тот, когда появится обладатель кабинета с табличкой «Начальник тыла»?

– Он же только что прошёл в свой кабинет.

На голубом глазу гвардии старший лейтенант постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, материализовался в кабинете. За столом восседал, как на троне, в рубашке с генеральскими погонами тот самый не то военный, не то гражданский, кто так беспардонно пять минут назад выгнал незадачливого просителя из штаба тыла.

– Ты?

Стёкла на окне чудом уцелели от рёва раненого слона.

– Товарищ генерал, я всё объясню.

И Саня Фунтиков целых двадцать две минуты, из которых двадцать минут сидел – не стоял – на предложенном стуле, рассказывал начальнику тыла о своём трудном детстве, о деревянных игрушках, о тёще-узурпаторше, о невыносимых условиях службы на горной заставе, о… и т. д., и т. п.

– Фунтиков, – почти ласково обратился генерал, – от меня-то, тебе что надо?

– Магнитофон, – на щеках просящего, скромно так, проступил нежно-стыдливый румянец.

Генерал встал из-за стола, пожал Фунтикову руку и на прощание напутствовал:

– Александр, ты – это, если тебе что нужно, обращайся прямо ко мне, не стесняйся.

…Остряки батальона, которые посоветовали такой авантюрно-незаурядный путь для обладания сверхновой японской техникой и, зная крутой нрав начальника тыла сороковой армии, были шокированы, когда Фунтиков достал из кармана и показал… талоны на три (!!!) магнитофона разных марок, три (!!!) японских магнитофона.

Декабрь 2014 года,

Тула.

АФГАНСКИЕ ПИСЬМА

ПОЛЯКОВА ( Алёшичева) Элла Львовна

Родилась 13.10.1964 в Туле – умерла 20.06.2006 в Туле.

После окончания в 1982 году Тульского медицинского училища, работала медицинской сестрой на станции «Скорой помощи».

С декабря 1985 года по декабрь 1987 года работала медицинской сестрой в медицинской роте 860-го отдельного мотострелкового полка, дислоцировавшегося в городе Файзабаде, Афганистан.

В 1997 году окончила Московскую медицинскую академию имени И. М. Се-ченова, работала в отделении патологии новорождённых 1-ой Тульской городской больницы.

Дней через десять после показа по Тульскому телевидению сюжета о третьем выпуске книги-альбома «Мои афганцы» раздаётся телефонный звонок с телестудии. Звонит корреспондент Сергей Митрофанов, бравший у меня интервью. Из разговора с ним выясняется, что меня всё это время, прошедшее с показа сюжета, разыскивает женщина, у которой в Афганистане два года работала медицинской сестрой племянница. Сергей диктует мне телефон Зои Петровны и… Зоя Петровна оказывается моей давнишней знакомой. Договариваемся о встрече с ней и с отцом Эли Поляковой, к сожалению, безвременно умершей.

– Как мы её только не отговаривали, – вспоминает Лев Павлович, украдкой промокая глаза, – как ни уговаривали отказаться от затеи поездки в Афганистан. Я ей приводил, казалось, три убедительных причины, по которым ехать туда категорически опасно. Во-первых, там элементарно могли убить; во-вторых, запредельная концентрация мужиков, со всеми отсюда вытекающими последствиями; в-третьих, смертельные инфекционные болезни. Ни уговоры, ни доводы, наконец, ни слёзы матери – ничего не помогло. И если первые две причины её благополучно миновали, то третья… За полгода переболела и брюшным тифом, и гепатитом, и малярией, но не вернулась досрочно, а отслужила весь контрактный срок.

– Через год, – настал черёд вспоминать тёте, Зое Петровне, – приезжает Элка в отпуск с огромным, неподъёмным чемоданом. Думаете, барахло привезла? Книги, одни книги пёрла из Афганистана. Что рассказывала? Пару-тройку случаев. И все какие-то происшествия у неё, на первый взгляд, смешные, юморные. На первый взгляд. Ну, например, как их почти весь личный состав медроты повар спас от неминуемой гибели, по каким-то причинам задержав ужин на полтора-два часа, тем самым отсрочив показ в клубе кинофильма. И в это отсроченное время «духи» прямым попаданием накрыли клуб – никто не пострадал. Или, как они весь день пекли раненым солдатам блины: только разогреют сковороду, только «первый блин выйдет комом», как привозят раненых и так несколько раз в этот злополучный день. А блины медсёстры всё-таки испекли для своих подопечных – только поздно вечером.

За два года, что Элла Полякова провела в Афганистане, она получила почти полтысячи писем и столько же написала сама. Отрывки из некоторых Эллиных писем, любезно представленных мне отцом, с небольшими сокращениями и исправлениями выношу на суд читателя.

«ДРА, г. Файзабад, 7.06.86 г.

…А знаете, вчера нам с Файзабада привезли тяжёлые роды; уже не было надежды, что малыш родится живым. Но всем смертям назло, родилась такая хорошенькая девочка: глазки чёрненькие, как пуговки. Пищала потом целый день; берёшь её на руки – молчит, а лежать на кровати одна не хочет. Такое чудо, наверное, самое прекрасное в нашей жизни. Трудно описать те чувства, которые охватывают, когда держишь на руках тёплый, живой комочек. Это же – наши советские медики подарили жизнь человеку. Сегодня их уже отправили домой…».

«ДРА, г. Файзабад, 16.07.86 г.

…вчера все вместе читали газету «Фрунзенец» об операции в ущелье Пардудж, там рядом наша точка Бахарак. Весь май наш полк там сидел, столько отдано сил, человеческих жизней. А оказывается, это «зелёные» (народная армия) разгромила банду. Про наших – даже ни слова. Обидно ребятам! «Зелёные» больше мешали, чем помогали…».

«30.03.87 г.

…А папочка должен дать мне слово, что не будет так переживать из-за работы. Ведь от того, что ты рвёшь свои нервы, ничего не изменится. А здоровье надо беречь. Сходи, пожалуйста, в поликлинику и сделай флюорографию. Хорошо? Дайте мне слово, следить за своим здоровьем и не обижать друг друга.

У меня всё хорошо. Вчера уже отработала первую смену. Работы сейчас много. Вчера все вернулись с боевых. Вечером собрались попить чаю. Погода стоит плохая, холодно, дождь. Я хожу в сером костюме. Все прямо завалили меня комплиментами. Вертушек давно не было, сидим без солярки, а значит – и без света. Но это – ерунда.

Ходила к моим мальчишкам. Они окружили меня: наперебой рассказывают новости. Просидела с ними весь вечер. К нам пришли молодые солдаты. Они входят, ребята им говорят: «Идите сюда, познакомьтесь. Мамочка приехала!».

Вот какие они, у меня дети. Вчера пришли с боевых, знаете, какая там была война? Всем нашим ребятам начмед написал наградные «За отвагу». Вот такие они: и дети, и герои!..».

«23.04.87 г.

…Сейчас у нас в отделении лежит афганец – губернатор города, такой интеллигентный, очень хорошо говорит по-русски. Уколы только мне даёт делать, как увидит на улице, зовёт, или ждёт, когда приду на смену. Видите, как уважают…».

«28.05.87 г.

…Вчера у нас был такой хороший день. Сначала встречали вертушки, они привозили с операции, которая прошла более-менее удачно, результаты неплохие. Вы даже не представляете, как приятно видеть уставшие, запылённые лица, улыбки. Они все – большие герои. Бой был тяжёлый, расстреливали в упор. У нас тоже есть легкораненые, но это ничего – мы их подлечим. Так, что всё – нормально.

А вчера мы провожали нашего любимого доктора-терапевта домой. Расставаться всегда грустно, а в Афганистане – вдвойне, мы же все здесь, как родные.

Вот так я и живу, немного скучаю по вас, а в остальном – всё нормально…».

«6.08.87 г.

…Сейчас сижу в реанимации, ночь. Рядом такой мальчишечка хороший – красивый, высокий и без ноги… за что? Почему так жестока жизнь? Ведь ему – 19 лет. Обидно за них, за из жизни, отданные неизвестно за что. Я жива-здорова, так, что за меня не волнуйтесь, всё нормально, работы много. Но это – даже хорошо: время бежит быстрее, и чувствуешь, что ты здесь не просто так, что нужна этим мальчишкам, у которых нет рядом мамы, которых некому пожалеть…».

– Ни разу не пожаловалась, – заканчивает нашу встречу Лев Павлович. – Жалко, мало ей было отмеряно на этом свете. Земля ей пухом…

Август 2011 года,

Тула.

НЕОБЫЧНАЯ БИОГРАФИЯ

ДЮКОВА Людмила Николаевна

Родилась 23.03.1945 в Нойхаузском концентрационном лагере в Германии.

Прочитал в альбоме «Музея военной истории Тульского края» «Время выбрало нас» о Людмиле Дюковой первую строчку: «Биография Людмилы Николаевны Дюковой похожа на биографии многих девушек той поры…» и…

Ничего подобного – биография Дюковой абсолютно не похожа на большинство биографий девушек той поры. Мало того – её биография уникальная, хотя, может быть и не единственная в своём роде на всю тогдашнюю страну, на весь наш Союз Советских Социалистических Республик. Нет, может быть с определённого возраста её биография и похожа на другие биографии – не отрицаю, но вот дата и место рождения у неё просто поразительные, в здравый смысл укладывающиеся с трудом. Родилась она…

Из рассказа Людмилы Дюковой.

«…Маму мою, как и многих девушек из Житомирского детского дома, с первых дней Войны угнали на работы в Германию. Отца угнали в сорок третьем, перед началом Курской битвы и поселили в тот же концлагерь – в гражданских концлагерях, по рассказам родителей, по крайней мере, в их лагере, мужчины и женщины жили вместе, правда, в разных бараках. С отцом же вышла совсем невероятная история. Он служил на одном из кораблей Балтийского флота в Кронштадте и в сорок первом году, попав под бомбёжку, был тяжело ранен и сильно контужен. За ним, получив письмо от командира корабля, приехала бабушка и, как рассказывал отец, увезла его умирать в родную деревню под Орлом. Но деревенский климат, парное молоко, а главное, домашний уход, сделали чудо – отец выжил, но был по состоянию здоровья вчистую комиссован из Красной Армии.

В сорок третьем, перед самым началом Курской битвы, всё население их деревни было угнано в Германию и размещено в том лагере, где находилась и, сама того не подозревая, будущая моя мама. В этом лагере я и родилась. После войны, когда нас освободили, отца оставили в Германии, и он почти год занимался вывозом трофейного имущества и оборудования с германских заводов. Эта его тогдашняя работа и спасла семью от репрессий после войны – единственная семья на всю нашу деревню не побывала в советских лагерях и никуда не была сослана. А я оказалась самым молодым (!!!) узником Советского Союза, кто родился в концентрационных лагерях. Приехав из Германии, отца назначили в одно из лесничеств в Калужской области, а вскоре мы переехали в Белёв. В Белёве, после семилетки, в 1962 году окончила медицинское училище и по распределению отработала пять лет в Киреевске, а с 1967 года по настоящее время работаю в седьмой медсанчасти…».

Всё правильно: работала и продолжает работать в седьмой медсанчасти с небольшим перерывом в два года и один месяц, которые Людмила…

Продолжение рассказа Людмилы Дюковой.

«…Пришла в военкомат, написала заявление, что желаю работать по специальности в Группе Советских войск в Германии, но мне в военкомате прямо ответили – помнишь, какое время тогда было? – что с моей биографией, ни в Германию, ни в Чехословакию, ни в какие другие Европы путь закрыт на семь и более замков. Я, по недомыслию, пыталась выяснить причину, а мне опять прямо ответили, что у меня могут остаться какие-то связи с сорок пятого года в Германии. Хоть плачь, хоть смейся – какие связи у грудного ребёнка? Правда, мне предложили альтернативный вариант: хочешь заграничной романтики – поезжай в Афганистан…».

Так в августе 1982 года Людмила Дюкова оказалась в Афганистане в Баграмском медсанбате полевая почта 93982 на должности медицинской сестры операционно-перевязочного взвода медицинской роты.

Продолжение рассказа Людмилы Дюковой.

«…Полгода не могла без слёз, без рыданий навзрыд смотреть на раненых и погибших. Ничего не могла поделать с собой, никак не могла привыкнуть к таким ужасам Афганской войны. Узнав о моём состоянии, меня однажды вызвал к себе командир дивизии и предложил создать в медсанбате коллектив художественной самодеятельности. Естественно, не отказалась и стали мы давать концерты не только перед больными и ранеными, но и в боевых частях дивизии. И перед афганскими частями выступали. Надо было видеть лица бойцов на наших концертах – такие лица я видела в кинохрониках военных лет, когда на передовой пела Клавдия Шульженко…».

В сентябре 1984 года, вернувшись из командировки, Людмила пошла в военкомат с просьбой о предоставлении квартиры, которую ей перед отправкой в Афганистан обещали.

Продолжение рассказа Людмилы Дюковой.

«…Помнишь стихотворение Маяковского о Советском паспорте, где в международном вагоне проверяют документы «…глядит в полицейской слоновости – откуда, мол, эти географические новости?..». Так и на меня посмотрел военный чиновник в военкомате, заметив при этом, что, дескать, приехала из Афганистана с деньгами – вот и найди мужика себе с квартирой. Так обидно стала, что в тот же вечер написала письмо в Партийную комиссию при ЦК КПСС. Через месяц мне вручили ордер на квартиру. Боялись, боялись в то время чиновники потерять свой партийный билет, что означало автоматическое отлучение от государственных «кормушек». Не то, что сейчас – ничего не боятся нынешние чинуши и чинушки…»…

Да, Бог с ними, с этими нынешними зажравшимися в своей безпредельщине чинами и чинушами – страна-то держится не на них, а Страна, наша Страна, наша, надеюсь в скором времени, и Держава, держится и будет держаться на таких, как Людмила Дюкова, на нас с вами.

Честь и Слава ей, простой русской женщине с обычной биографией…

Апрель 2011 года,

Тула.

« назад