Одной фразой гвардии старший лейтенант Олег Бобылкин стал знаменит далеко за пределами не только 51-го парашютно-десантного полка, но и за пределами 106-й воздушно-десантной дивизии, где он служил.

… Исполняющий обязанности командира автомобильной роты Бобылкин в это тёплое, весеннее утро стоял рядом с бензовозом у ворот автопарка полка, с нетерпением ожидая приезда заместителя командира дивизии по вооружению полковника Скрыля, обещавшего с утра пораньше подвезти задние габариты для злополучного «пылесоса», без которых бензовоз не выпускали из парка в рейс за соляркой для котельной.

Полковник Скрыль явно, конечно же, не опаздывал – явно задерживался. В отличие от старшего по званию, Олег в этот раз куда-то по своим неотложным делам явно опаздывал – явно не задерживался, нервно вышагивая около бензовоза, ежеминутно поглядывая на часы. В конце концов терпение Олега лопнуло:

- Ну, где этот пи…га (или «редиска», то есть нехороший человек: примеч. автора), Скрыль?

Нет, только этой одной фразой Бобылкин не стал бы классиком военного фольклора. За этой фразой последовала другая, не менее выразительная, сопровождаемая похлопыванием по старшелейтенантскому погону тяжёлой руки полковника Скрыля:

- Алик, я – здесь!

Небольшое пояснение.

Алик – не в смысле злоупотребляющий алкоголем. Алик – от Олега: дружеское, почти домашне-ласкательное обращение к несмышлёнышу подростку сердобольного отца-командира.

- Олег, ты же в семьдесят пятом закончил Коломенскре высшее артиллерийское училище…

- А перед этим два года прослужил в Витебской дивизии наводчиком-оператором в батарее ПТУРС и меня, как лучшего ПТУРСиста дивизии, практически без экзаменов приняли в «артуху» в десантный взвод.

- У тебя – два Парада…

- Да, в семьдесят пятом и семьдесят шестом пришлось стереть в порошок четыре пары сапог, готовясь на Ходынке к Октябрьским парадам. – Олег вдруг оживляется. – В семьдесят шестом, после ночной тренировки на Красной площади, десантура и морпехи в четыре часа ночи устроили в офицерской столовой соревнование. В самый разгар этого соревнования в столовую заходит, привлечённый нашим шумом, наш командир полка Оганян…

- Помню такого – крутой был армянин-полковник: вместе же с тобой служили под его началом.

- Вот-вот, крутой: на столах перед нами батарея бутылочного пива, груды всевозможной рыбы (морпехи постарались), рядом со столами горы, представляешь – горы! – пустой посуды.

- И?

- Что – и? Первая его фраза, с армянским акцентом, понятно, фраза: «Кто выигрывает?». Тут же морпехи предлагают ему кружку «Жигулёвского» со словами: «Ваши, товарищ полковник!». Оганян залпом выпивает кружку пива, отламывает хороший кус копчёной осетрины.

- И?

- Что – и? Следует его вторая фраза, с армянским акцентом, понятно, фраза: «В десять часов - на развод без опозданий!».

- Из «артели» - в автомобилисты?

- Это – просто. Три года я ездил на «целину» Ванькой-взводным. В семьдесят восьмом году, с первого раза, привёз почётное Красное Знамя, как командир лучшего взвода Оперативной группировки Московского округа, а в группировке, ни много, ни мало, шестьдесят взводов.

- Плюс - медаль «За трудовое отличие».

- За третью «целину»… – Олег тяжело вздыхает.

- Расскажи подробнее. Я что-то, так, смутно припоминаю ту, давнишнюю бодягу, но детали до сих пор не знаю.

- Что - детали? Как-то раз, «целина» давно закончилась, начальник строевой Колька Попов (также – бывший артиллерист) говорит, что за эту «целину» мне пришёл орден «Знак Почёта». – Олег опять тяжело вздыхает. – И, не дожидаясь официального на завтра вручения ордена, вся наша полковая «артель» в «Соколе» круто отметили это эпохальное событие.

Небольшое пояснение.

«Сокол» - бывший ресторан в бывшем Тульском аэропорту.

- С последующим мордобитием, - комментирую Олега, - ясен пень.

- Какое мордобитие? Ну, раза два-три толкнул патрульного майора, из нашей, кстати, Тульской «артухи». Но, извинился – домой к нему ходил. Где за меня его жена вступилась: мол, сам таким, если ещё не хлеще, лейтенантом был. До командира дошло – Сердечный был командир, подполковник Сердечный…

Отрывок из моей книги «Записки батальонного врача».

…Фамилия человека иногда говорит всё об её обладателе. Или хотя бы характеризует его с какой-то одной, доминирующей стороны.

Борзов – двукратный Олимпийский чемпион по бегу.

Медведь – трёхкратный Олимпийский чемпион по борьбе.

Кровопусков – четырёхкратный Олимпийский чемпион по фехтованию.

Сердечный…

Здесь природа чего-то не досмотрела. Осечка у природы вышла. За двадцать пять лет службы в Советской Армии я не встречал более жестокого, более грубого, более хамовитого, более злопамятного, более безсердечного офицера, генерала, чем он. Офицеры не только его не уважали, подчинённые его просто ненавидели, боялись смертельно…

…- И этот орден мне не вручили.

- Затем?

- Будучи исполняющим обязанности командира автороты, очередную полугодовую итоговую проверку сдал на «хорошо». И это – авторота! Сам знаешь, какие там служили «отличники» боевой и политической. Боевые роты за эту проверку, как одна, получили не выше «тройки». И мои документы на командира роты были готовы к отправке в дивизию на утверждение.

Небольшое пояснение.

Служба в автороте с постоянными командировками, с постоянными отсутствиями личного состава в расположении подразделения накладывает своеобразный, неповторимый отпечаток на взаимоотношения командиров и подчинённых, зачастую далеко выходящие за рамки уставных.

- Но?

- Командирами взводов у меня были прапорщики, а тут прислали лейтенанта. В субботу оставляю его ответственным по роте, а сам со спокойной душой впервые за время командования ротой решил устроить себе законный выходной.

- Но?

- «Дембеля» заперли лейтенанта в канцелярии роты, отключили телефон.

- Окно?

- Четвёртый этаж. Окна были сделаны на совесть – не открывались. А разбить стекло и позвать на выручку у лейтенанта не хватило то ли смекалки, то ли он не хотел показать своей беспомощности, не знаю. Короче: «дембеля» гуляли и «гудели» по полной программе в Ленинской комнате. Водка, жареное мясо, жареная картошка, деликатесы из магазина, «молодёжь» в одних трусах с подносами суетятся между ними. И одному долбанному «дембелю» не понравилось обслуживание и он, не долго думая, «объявляет выговор» первому попавшемуся под его горячую руку «с занесением в грудную клетку». «Молодёжь» ещё не привыкла к такому обращению на «Вы» и этот боец падает, ударяясь об голову Ленина. Бюст вождя в пол человеческого роста, стоящий на полу, не пострадал, а солдат… Лучше об этом не вспоминать. Через неделю меня встречали в Кабуле, в 357 полку. А ещё через неделю я улетал в Бамиам, где и находился практически постоянно.

- Почти два с половиной года, с февраля восемьдесят четвёртого по июль восемьдесят шестой, ты в Афганистане. Артиллерист или автомобилист?

- В основном, всё это время в мои обязанности входило летать на «вертушках» над позициями «духов» и корректировать огонь нашей артиллерии. В одно прекрасное время, благодаря нашей корректировки, артиллерией были разбиты в пух и прах два больших «духовских» каравана. В это же день при подлёте к полосе в Бамиаме, в ожидании радостной встречи, наблюдаем на ближайшей высотке пятнадцать «духов» с пятнадцатью «Бурами» в руках. Пятнадцать выстрелов и наш вертолёт превращается в решето: страшное это оружие – английские «Буры». Никто из людей не пострадал, а в вертолёте пробило масляный радиатор. С земли наблюдали огромный чёрный дым над падающим вертолётом и радость ожидания сменилась тоской неповторимых утрат. Но лётчики, лётчики – потом с ними пили целую неделю в Бамиаме – сумели посадить подбитый, горящий вертолёт на краю взлётки.

- Красная Звезда – за это?

- И за это – тоже. Падать и гореть с вертолётом пришлось дважды и дважды… Сам видишь: перед тобой сижу – цел и невредим.

- Тебе, что ни разу твои знания Коломенского училища так и не пригодились в Афганистане?

- В Бамиаме у нас в батальоне было всего только два ПТУРСа: «ФАГОТ» и «КОНКУРС». Стреляли из них только два человека: замкомбата и я.

- Стреляли куда?

- Стреляли по пещерам, где укрывались «духи». Откровенно говоря, не часто ПТУРСы и применяли-то.

- Уволился ты в девяносто втором капитаном…

- Ни о чём не тужу и ни о чём не жалею. Не спился. С головой всё в порядке. Хорошая работа. Прекрасная семья. Неповторимые друзья-товарищи. С тобой вот беседуем, историю пишем – может и напечатают где?..

- Без цензуры.

Родился Олег Бобылкин 26.02.1952.

Май 2009 года, Тула.

Верность присяге

- Михалыч!

Так к нему уважительно-дружески обращаются сослуживцы, которых у него за тридцать лет службы в Армии (в Советской Армии, в Российской Армии) великое множество. Сослуживцы, с которыми он прошёл (два раза по два года) Афганскую войну. Хотя, официально войны и не было и законов военного времени не существовало.

- Только однажды (!) за все мои четыре года пребывания за Речкой, - вспоминает гвардии полковник запаса Бондарев Геннадий Михайлович, - офицер отказался идти в бой. Его не судили, его отправили в Союз, его уволили. По-тихому. Не тронь дерьмо…

Резко. Грубо. Прямолинейно. Не кривя душой. Да…

Он всегда такой: и в Киевском военном училище; и в Академии имени Фрунзе; и на должности командира 51 Тульского гвардейского парашютно-десантного полка; и будучи Военным комиссаром Советского района Тулы. За правду, за своих подчинённых он всегда был готов (почему – был? Он и сейчас не изменился!) идти до последнего, идти, не оглядываясь, с открытым забралом в штыковую атаку.

Он чем-то похож на Суворова: конституцией тела; взрывным характером; неуживчивостью за свою прямоту с начальством; бескомпромиссностью своих взглядов и суждений. Я с ним вместе служил и знаю о нём не понаслышке.

- Твой первый бой? – Задаю ему вопрос.

- Бригада, где я служил, сопровождала колонны с грузом по маршруту Кушка-Кандагар. Однажды, возвращаясь на место дислокации после проводки колонны, группа которую я возглавлял, нарвалась на засаду. «Духи» с 60-70 метров расстреливали нас в упор. Командир роты, вопреки всем наставлениям, вопреки здравому смыслу, приказал личному составу спешиться с боевых машин и повёл их в наступление на позиции противника. Как старший группы, я хотел отдать приказ: «Отставить!», но в последний момент понял, что во время боя, во время атакующего порыва моя команда была, как бы помягче сказать, не только ненужной, но и вредной. «Духи» от такой нашей наглости на мгновенье опешили, прекратив огонь. И этого мгновенья хватило, чтобы без потерь с нашей стороны решить исход боя, полностью разгромив противника.

- Красное Знамя? В Великую Отечественную войну этот орден очень высоко ценился среди красноармейцев – даже выше ордена Ленина.

- Опять группа, которую я возглавлял, возвращалась после проводки колонны. И опять на нас была устроена засада. Но я знал, что в этом районе, в ближайших двух кишлаках не должно быть много душманов. Спешившись с брони, мы – двадцать восемь человек вместе со мной – вступили в бой и стали теснить противника в сторону ближайшего кишлака по зелёнке. Противник, отстреливаясь, стал медленно отходить по этой самой зелёнке. Мы продолжали преследование. И вдруг меня, как током поразило – эти «духи» затягивают нас в мешок. И «духов» не десяток-второй, а более двух сотен. Откуда их столько взялось стало ясно только после боя (отсутствовала информационная поддержка) – у мусульман принято встречать Новый год всей семьёй: был конец марта, то ли 21, то ли 22 число и в кишлаки в свои дома к своим семьям собрались все воюющие с нами боевики. Паники не было, хотя как прорываться назад к оставленной броне было совсем-совсем не понятно. Ставлю одному командиру взвода задачу, чтобы он с солдатом попытался найти проход в этом шквале огня. И они нашли: по старому руслу арыка группа стала по-пластунски приближаться к оставленной бронетехнике, заняла круговую оборону. И тут, на наше счастье, показались два вертолёта. Не наши вертолёта, то есть наши-то наши, но не нашей бригады. Молодцы лётчики – сразу сориентировались в обстановке и за три захода, расстреляв весь боекомплект, намного облегчили наше положение. В этот момент разрывной пулей ранило в ягодицу лейтенанта, нашедшего сухой арык – нашу дорогу жизни. Кровь била фонтаном. Я потом спрашивал докторов – спасти его можно было только на операционном столе. Вечная ему память. Но отвлёкся. Посылаю к бронетехнике командира гранатомётного взвода, чтобы по рации запросил командира бригады о помощи, чтобы прислал нам на помощь батальон и вертолёты. Вертолёты прилетели и снайперски – до «духов» от нас было 40-45 метров – ударили по противнику. А батальона обещанного всё нет и нет. Надвигаются сумерки. Тогда принимаю решение: двадцатью человеками открыть шквальный огонь, не обязательно – прицельный и прорываться во весь рост к бронетехнике. Шесть человек, также шквальным неприцельным огнём, прикрывают прорыв. Так мы и прорвались. Затем мы прикрывали оставшихся шестерых бойцов. Вынесли тела двух погибших – погиб ещё один солдат во время прорыва; но «духов» положили в этом бою больше полусотни. Все валились от усталости, радостно обнимаясь с механиками, оставшимися у машин; воды – ни капли. Тут ко мне подходит один сержант, огромный сибиряк и говорит: «Командир, давай проучим этих «духов» - они сейчас не ждут нашей атаки: давай долбанём по ним штыковой!». Я чуть не прослезился, но сил у нас не было для подобной дерзкой наглости.

- А батальон, посланный на помощь, где оказался?

- Банально заблудился. Ты не пиши об этом (Но как не писать? На войне не все – герои.) – Командир батальона был в стельку пьяным – поэтому и заблудился. Наша группа на «подмогу» сама вышла.

- Михалыч, что-то ты говорил о кознях против тебя?

- Попросил меня как-то начальник строевой части принести ему с боевых часы «Сейко». Но я сам никогда не мародёрничал, хотя солдатам не запрещал брать трофеи на поле боя и никогда не отбирал у них. Так прямо и заявил этому строевику, на что он ответил мне: «Не видать тебе больше орденов». На очередном совещании офицеров командир бригады спрашивает его, послал ли тот на меня представление на вторую Красную Звезду. Он как-то отвертелся. Через неделю командир бригады повторяет вопрос и, не услыша вразумительного ответа, объявляет начальнику строевой части строгий выговор с занесением и приказывает ему срочно отправить на меня представление на орден Красного Знамени.

- Каковы перепутья судьбы.

- Другой раз комбриг приказывает мне вечером (а мы только начали отмечать чей-то день рождения), чтобы я завтра с одной своей ротой и ротой из другого батальона вышел на боевое задание – прочесать «зелёнку». Задание пустяковое. Тем более, разведка донесла, что большого скопления противника в данном районе не замечено. Но я заупрямился, сказав, что пойду только со своими двумя ротами. Через полчаса споров, я всё же убедил командира в своём решении, сославшись на шестое и седьмое чувство. Придя в свою штабную палатку, приказал своим подчиненным офицерам, под их негодующе-возмущённые стенания, перенести день рождения на завтрашний вечер, ибо с утра предстоит серьёзный бой. На завтра подошли к «зелёнке»: всё тихо, всё спокойно, никакого движения, никакого шевелении. А на душе тревожно, что-то сосёт под ложечкой, муторно как-то. Отдаю приказ: одной роте развернуться в цепь справа, другой – слева, сам – с резервом в центре и всеми силами ударить по «зелёнке». Не успели «духи» полностью оборудовать засаду, не успели: более шестидесяти их трупов потом насчитали, взяли много трофейного оружия, у нас – один легкораненый. Комбриг вечером сказал: «Тебе, Михалыч, пора в экстрасенсы подаваться».

… В конце восьмидесятых в «верхах» страны обсуждался Проект Постановления «Об амнистии бывших военнослужащих Ограниченного контингента Советских войск в Афганистане, совершивших преступления и оказавшихся в плену у афганской вооружённой оппозиции». Так вот, будучи командиром полка, Бондарев написал открытое письмо о резком несогласии с основными положениями Проекта Постановления дюжине депутатам Верховного Совета СССР (был, был такой высший законодательный орган когда-то Великой Державы) и в несколько центральных газет.

Под письмом 98 (девяносто восемь!) подписей тех, кто в огонь и в воду пойдёт за своим командиром. И первая подпись его – гвардии полковника Геннадия Бондарева.

На это письмо, письмо – крик души офицеров и прапорщиков элиты Вооружённых Сил - не ответил ни один депутат, ни одна газета не напечатала кровью выстраданные строки.

- И сейчас вряд ли напечатают,- с грустью в глазах, сомневается Геннадий Михайлович.

- Сколько было разговоров, - продолжает он, - о том, имели мы право воевать в Афганистане, или не имели. Имели! Мы принимали Присягу! Мы выполняли приказ Родины! Беда в том, что наше руководство, руководство страны, позволяет себе сомневаться в правильности принятия решений. И тогда, и сейчас. Дана команда: «Фас!» и будьте уверены мы, солдаты, её всегда выполним! Не предавайте только нас, не отдавайте на растерзание и поругание Красную (Красную, Красную!!!) Армию, не дуйте в дуду западным приспешникам.

Он имеет право так говорить. И не потому, что на его груди пять орденов: Красного Знамени, Красной Звезды – два, «За службу Родине в Вооружённых Силах СССР» 2 и 3 степени, но и потому, что он – солдат, до мозга костей солдат и патриот своей Родины, гвардии полковник запаса Бондарев Геннадий Михайлович.

Михалыч!

Родился Геннадий Бондарев 5.08.1953.

Февраль 2009 года, Тула.

« назад